Я повернулся и стал смотреть в том направлении, которое указали взрослые, а именно, в сторону забора, огораживающего стадион, где находились все люди, пришедшие из военного городка. Я был достаточно взрослым уже, чтобы понять, что люди покинули городок с теплыми квартирами для того, чтобы уберечься от увечий, которые они могли получить от разбивающихся стекол или даже рушащихся зданий. Мне было понятно, что взрослые и сами точно не знают, каких последствий можно ожидать от проводимых ими испытаний.

Снег постепенно стал принимать свой обычный цвет, и когда я обернулся второй раз, желто-оранжевого шара уже не было, а был бледный, исчезающий в мареве диск. Над пропадающим диском стал вырисовываться сначала бело-серый, затем все более темный столб, вершина которого, расширяясь все больше и больше, начинала напоминать шляпку гриба. Наконец диск, растворившись в воздухе, совсем пропал, а растущий столб превратился в громадный зловещий гриб.

Когда я наконец оторвался от картины растущего гриба и снова вспомнил, куда надо смотреть, в воздухе пронесся резкий звук, напоминающий трехкратный винтовочный залп. И почти сразу за этим я почувствовал мягкий толчок в спину, от которого упал на колени. На стадионе поднялся женский и детский крик. Особенно много крика было из большой брезентовой палатки, которая была натянута на стадионе для родителей с самыми маленькими детьми. Несмотря на то, что взрослые были встревожены, что раздавались крики и детский плач, в душе у меня страха не было, а была какая-то восторженность и приподнятость от ожидания и переживания чего-то необычного.

Вместе с одноклассником Вовкой, который жил со мной в одном доме, мы, обгоняя людской поток, устремившийся со стадиона по разрешению организаторов-распорядителей, бросились бегом в городок. Мы были одними из первых, кто оказался в нем. Почти во всех домах были оставлены открытыми окна и двери, несмотря на довольно низкую температуру воздуха. На некоторых домах крыши были повреждены и зияли огромными черными дырами. Ну вот и наш дом. Вовка побежал в свою квартиру на втором этаже, я же вошел в нашу на первом. Входная дверь оказалась разбита в щепы. В комнате, куда я вошел, хрустело стекло, и оконный карниз, окутанный занавесками, валялся на полу. Примерно такая же картина была и во второй комнате. На следующий день, придя в школу, мы узнали, что занятия отменены из-за повреждения потолков и окон.

* * *

Это было, пожалуй, самое яркое воспоминание, непосредственно связанное с ядерными испытаниями, проводимыми на Семипалатинском полигоне, который стал для меня, как теперь принято выражаться, малой или «микро» родиной. Но мне это словосочетание не кажется удачным. Слишком много у меня с этим местом связано, чтобы, называя его, употреблять слова «малая» или «микро». В этом месте у меня родилось сознание, и я начал ощущать внешний мир, а себя — человеком в нем. Здесь я впервые познал основные человеческие чувства: радость, горе, страх и даже настоящую любовь. Каждый раз воспоминания детства будили во мне огромное желание вновь побывать в тех местах, где был и счастлив, и несчастлив.

Хорошо помню, как я с родителями впервые появился в городке. Тогда это был не городок еще, а несколько кирпичных домиков на высоком левом берегу Иртыша. Самые большие из них имели два этажа. Кроме этих домиков, были оборудованные землянки, в которых жили солдаты, офицеры и семьи офицеров. Не так давно закончилась война, и как строить землянки, еще не успели забыть. Ехали мы от Семипалатинска на грузовом автомобиле ЗИС-150 часа четыре. К вечеру высадили нас между баней и офицерским общежитием. Мама у меня решительная женщина и заявила, что она лучше замерзнет на дороге (а мороз был градусов под сорок), чем пойдет жить в землянку. И вот мы с отцом зашагали в административно-хозяйственный отдел, а мама осталась совершенно одна на дороге в темноте и на морозе. Какие доводы приводил отец, я, конечно, не понимал и не помню, но поселились мы прямо в том офицерском общежитии, напротив которого оставили мать.

Солдатам и офицерам, проходящим службу на полигоне, была ограничена переписка и отменены отпуска. Естественно, о желании проходить службу именно здесь их никто и не спрашивал. Мои родственники и даже мама долгое время вообще не имели никаких сведений о местонахождении отца. Но вот, наконец, степень секретности была снижена, и в жилом городке появились жены и дети в основном офицеров, так как гражданских лиц, так называемых вольнонаемных, вначале было очень мало. Настолько мало, что человек в гражданской одежде вызывал любопытство и пристальное внимание.

Помню, за одним штатским я шел, а где и бежал целый квартал и смотрел на его, как мне тогда казалось, широченные брюки. В то время у всех военных по форме одежды были «брюки в сапоги», и мне было удивительно видеть взрослого человека, у которого штаны странным образом болтаются на ногах при ходьбе.

А однажды я был просто потрясен, встретив целую группу гражданских лиц, прогуливающихся по берегу Иртыша. Потрясение было вызвано не только тем, что все они были гражданскими, но и тем, что некоторые были с бородой. Ни одного военного с бородой я не встречал в то время.

Подобные группы окутывало какое-то поле, которое мешало нам, мальчишкам, приближаться к ним и заговаривать. А может быть, дело было вовсе не в поле, а в том, что нас просто отгоняла охрана. Как я узнал впоследствии, еще будучи в городке, это были ученые, а еще позднее узнал, что среди них был И.В. Курчатов, имя которого носит этот уже не городок, а город.

С солдатами же у нас были постоянные приятельские, а иногда дружеские отношения. Жили солдаты в своем отдельном городке, обнесенном впоследствии забором (который нам совершенно не мешал). Служба, как я теперь это понимаю, была у них тяжелая, однообразная и в те время очень долгая (5 лет). Городок интенсивно строился силами военных строителей. Кроме того, солдатами были укомплектованы вообще все службы жизнеобеспечения: электро- и теплоснабжения, связи, транспорта и т.д.

Наши отношения были не совсем бескорыстными. В то послевоенное время солдатам не продавали хлеб и продукты из магазинов, обслуживающих жителей городка, а кормили их совсем не до отвала. Поэтому солдаты давали нам деньги и посылали в магазин, в основном за белым хлебом. От них мы получали в благодарность различные поделки, представляющие для нас огромную ценность: свистки, самодельные ножички, игрушки. Одной из таких игрушек, которая представляла из себя пружинистую стальную проволоку, резко разжимающуюся после нажатия на специальный спусковой крючок, я снес начисто довольно толстый комнатный цветок, за что и был примерно наказан.

Но, в основном, отношения были бескорыстные. Мы солдатам напоминали их младших братьев, семьи, с которыми они были разлучены долгое время. Они охотно пускали нас в казармы на просмотр кинофильмов, разговаривали с нами, рассказывали анекдоты и другие вещи из взрослой жизни, о которых мы не могли услышать от родителей и которые интересуют всех мальчишек — будущих мужчин. С отдельными солдатами дружба затягивалась вплоть до окончания их службы.

Как известно теперь уже многим, строительство Семипалатинского полигона началось в 1947 году — после отчуждения севернее города Семипалатинска участка земли, по площади равного среднему европейскому государству. В первую очередь на левом берегу Иртыша были выстроены землянки для военных строителей. После чего приступили к сооружению жилых, административных зданий и «объектов специального назначения». Строительство жилого городка велось не хаотично, а по заранее разработанному плану. Поэтому городок сохраняет и сейчас четкую планировку. Причем дома по мере застройки улучшались как по планировке, так и по объему коммунальных удобств. Задача архитекторов была предельно упрощена тем, что строительство начиналось буквально в «чистом поле» с почти идеально плоской и ровной поверхностью. И планировщики, не мудрствуя лукаво, предусмотрели прямые, как стрела, улицы и жилые кварталы идеальной прямоугольной формы. Из этой «квадратно-гнездовой» системы выпадали лишь здания гарнизонного Дома офицеров, штаба и гостиницы, расположенные полукругом, что позволило впоследствии между ними разбить нечто вроде маленького парка с небольшим фонтаном посередине.

Разнообразие типов домов было сведено до минимума. Это были двухэтажные 8-квартирные квадратные в плане дома и многокомнатные, тоже двухэтажные, здания общежитий коридорного типа, имеющие вытянутую прямоугольную форму.

В эту систему не вписывались отдельные здания на самом берегу Иртыша и дома высшего командного состава полигона.

Дома высшего командного состава были обнесены высоким забором, за которым был сад. Там же находился теннисный корт с отличным темно-красным грунтовым покрытием. На эту территорию мы проникали очень редко, поскольку кроме забора, который для нас не был серьезным препятствием, там водился настоящий садовник. И все же нам иногда удавалось преодолевать эти препятствия и заводить знакомство с детьми начальников. Один раз меня даже провели в дом и угостили водой необычного цвета и совершенно потрясающего вкуса. Так я впервые в жизни попробовал лимонад.

Жилые кварталы были построены в совершенно голой степи, где к середине июля трава уже была выжжена. Поэтому в централизованном порядке, с привлечением местных жителей, в городке проводились озеленительные работы. На берегу Иртыша был разбит большой парк. Вокруг каждого дома были высажены кусты шиповника. На улицах к во дворах посажены тополя, карагач, лох. Местные жители по своей инициативе начали разбивать во дворах огороды. Главная трудность заключалась в том, чтобы вскопать огород первый раз, так как почва была твердая и содержала много камней разной величины, поэтому приходилось, кроме лопаты, использовать лом и кирку, а камни — убирать. Но все эти трудности искупались хорошим урожаем. При достаточном поливе все растения бурно росли под благословенным! солнцем Казахстана. В 1959 году мы уезжали из городка, утонувшего в зелени. Воду для полива и для питья брали из Иртыша, возвращая ее сильно подпорченной в виде канализационных стоков ниже городка по течению.

Место сброса канализационных стоков в Иртыш («каналезка» по-нашему) пользовалось среди мальчишек славой самого рыбного места. Не оставались равнодушными к этому месту и взрослые рыбаки-любители. Еще на дальних подступах к «каналёзке» чувствовался сильный запах широкого спектра, но в любое время дня и ночи здесь был слышен плеск беснующейся и жирующей рыбы разного калибра. О величине рыбы можно было судить по кругам, расходящимся по воде. Эти непрерывно возникающие и исчезающие круги разного размера образовывали хаотичную картину, свидетельствующую о буйстве рыбьего пира. В этом месте клев был мгновенный, и не требовалось никакого искусства от рыбака: меняй наживку и снимай очередную добычу.

Однажды мы с моим другом Толиком обратили внимание на то, что среди всякой всячины, выносимой течением из места впадения «каналёзки», попадается нечто белое и резиновое. При ближайшем исследовании это нечто оказалось резиновыми надувными шарами, которые отличались от тех, что продавались в больших городах, лишь однообразием цвета и большим входным отверстием. Некоторое время мы были в недоумении: зачем такие хорошие шары бросают в канализацию, и почему их не продают у нас в магазине? Замешательство длилось недолго. Сполоснув шары в чистой воде, мы стали их надувать. Надувались они легко и по размерам превышали покупные. Вскоре великая сибирская река несла целую стаю крупных белых шаров к горизонту. Картина была впечатляющая. Настроение нам испортили солдаты, которые появились неизвестно откуда и неизвестно зачем. Увидев, чем мы занимаемся, они принялись гоготать во всю силу своих здоровых глоток, а на наши вопросы о том, что их так развеселило, они ничего вразумительного не отвечали. До сих пор я не понимаю, почему они не раскрыли этот секрет. Но мы все-таки почувствовали что-то неладное и решили, с некоторым сожалением, не брать домой эти чудесные белые шары.

Итак, на Иртыш, великую сибирскую реку, был возложен ряд функций жизнеобеспечения городка. Но только этими утилитарными функциями роль реки не ограничивалась.

На подходе к городку в пойме реки были большие острова, покрытые густым ивовым кустарником и отдельными небольшими деревьями. Острова друг от друга отделялись протоками и вместе с ними образовывали живописный лабиринт. Течение воды в протоках было не такое быстрое, как в основном русле, и в отдельных местах почти замирало. В тихую солнечную погоду длинные ветви-плети прибрежного ивняка лежали на прозрачной сине-зеленой воде, которая их нежно поглаживала. Отдельные береговые участки островов покрывал белоснежный тонкий речной песок. Эти острова стали — при самых минимальных затратах на их благоустройство — излюбленным местом отдыха жителей городка.

«Дикий берег Иртыша», к которому примыкал городок, был усмирен бетонной набережной. А по самому верху берега проложили асфальтированную дорожку, с которой открывался замечательный вид на Иртыш и его противоположный берег. Асфальтовая дорожка тянулась километра на полтора-два, то углубляясь в парк, то выходя на открытое место. Здесь вечером можно было встретить и влюбленную пару, и физика-ядерщика, и просто гуляющую публику. Тем более, что для нее здесь был построен летний кинотеатр с летней эстрадой. В темную ночь она оглашалась музыкой и сверкала огнями, ну совсем как какой-то степной курорт на восточном берегу Крыма.

Несколько слов о климате. Климат резко континентальный: летом жарко, зимой холодно. Летом случались пыльные бури и изредка — сильные дожди.

Во время пыльной бури солнца почти не видно: оно скрыто песчаной буро-коричневой мглой. Иногда во время бури по всему обозримому пространству степи катится армада шаров «перекати-поле» (характерное травянистое растение почти правильной шарообразной формы) самого различного размера — до метра и более в диаметре. Все они мчатся вприпрыжку примерно в одном направлении, но с разными скоростями, нагоняя и перегоняя, сталкиваясь и наползая друг на друга, образуя временные заторы и завалы. Эти завалы потом внезапно, словно по команде, рассыпаются, и составляющие их шары «перекати-поля» снова устремляются в бешеную гонку — до следующего затора. Вид этой непрерывно движущейся, колеблющейся массы производит странное впечатление. Временами кажется, что это стаи неведомых диких живых существ несутся с какой-то одной, известной только им целью.

Зимы были малоснежными морозными, ветреными. Снежный покров степи, как правило, не был сплошным то тут, то там проглядывали участки земли. На Иртыше лед мог быть ровным, если 0н образовывался в тихую погоду, или торосистым, если вода замерзала при сильном ветре. Иногда торосы были такой величины, что напоминали какое-то северное море в миниатюре. В отличие от нормальной «европейской» зимы, когда в сильные морозы устанавливается тихая погода, здешние морозы могли сопровождаться буранами. То есть — температура воздуха минус сорок и ниже и вдобавок сильный ветер, поднимающий песок с мелкой галькой и снегом

Зимой Иртыш тоже не был забыт жителями. По льду, занесенному снегом, прокладывали лыжню и проводили соревнование лыжников, На крутых участках берега устраивали лыжные спуски и оборудовали их трамплинами. В саночных и лыжных катаниях принимали участие все от мала до велика.

Некоторое неудобство создавала незамерзающая полоска реки, отделяющая ледяное поле от берега. Она образовывалась вследствие сброса тепловой электростанцией технической воды повышенной температуры. Ширина этой полоски зависела от интенсивности и продолжительности морозов. Вообще говоря, эта протяженная полынья была источником повышенной опасности, и мой друг Вовка угодил-таки в нее.

На береговых обрывах в некоторых местах было нечто вроде родников, из которых постоянно сочилась вода. Зимой, постепенно намерзая, образовывались ледяные бугры причудливой формы. В один прекрасный день мы устроили катание с этих природных ледяных горок. А стало это возможным благодаря тому, что в самом конце горки, перед полосой открытой воды, торчал конец проволоки, прочно вмерзшей в основание горки:

Задача каждого съезжающего вниз заключалась в том, чтобы, ухватившись за конец проволоки, остановиться перед самой водой. Катание было в самом разгаре, когда вдруг в какой-то очередной спуск Вовка не успел ухватиться за проволоку и проехал прямехонько в воду. Берег огласился громким ревом. На его счастье, у берега оказалось неглубоко, и выбраться не составило особого труда. Насколько я помню, он даже не болел после этого чрезвычайного происшествия.

В настоящее время, как утверждают старожилы, климат стал помягче, стал более «европейский». Летом чаще идут дожди, меньше пыльных бурь. Зимой — не такие морозы, не такие бураны, и чаще случаются оттепели.

С нынешней точки зрения жилищно-коммунальные условия жителей городка в начале его создания были минимальными, — за исключением, конечно, семей крупных начальников и командиров. Иерархия соблюдалась свято и в то время. Но по мере застройки городка жилищные условия постоянно улучшались для большинства его жителей. На момент нашего отъезда в 1959 году средняя семья из трех-четырех человек имела одно- или двухкомнатную квартиру. Ни горячей воды, ни ванн, правда, не было. Сейчас это трудно представить, но почти все обходились без холодильников. Еду готовили на керосинках (примусы были, но популярностью не пользовались) и на электроплитах. Снабжение продуктами и товарами? Меня в то время эти вопросы совершенно не волновали. Правда, были, помню, какие-то очереди то за одним, то за другим, и меня ставили в них с тем, чтобы одного или другого продукта нашей семье досталось побольше. Но вообще-то никто из нас и нашего окружения не голодал, это точно. А тамошние арбузы и помидоры до сих пор мне кажутся самыми лучшими.

Очаг культуры теплился в гарнизонном Доме офицеров.

Там были кинозал, библиотека, читальный зал, бильярд — типовой набор клуба при войсковой части.

Запомнилась первая в жизни встреча со спектаклем, который дали настоящие актеры. Я был в то время в четвертом или пятом классе и попал на дневное представление артистов, приехавших то ли из Семипалатинска, то ли из Новосибирска. Спектакль состоялся в Доме офицеров и захватил меня целиком. Впервые я видел живых актеров и по-настоящему был увлечен их игрой. До сих пор помню отдельные сцены спектакля и его название: «Чудесный сплав». После долго приходил в себя от увиденного и пережитого на берегу Иртыша...

Но приезды гастролирующих театров были очень и очень редки, и публика в основном довольствовалась кинофильмами, чтением книг и журналов. Силами художественной самодеятельности ставились любительские спектакли и концерты.

Что касается испытаний, то они проводились весьма интенсивно во все времена года (и только в 1963 году, как известно, они стали подземными). У жителей городка со временем выработалась привычка к ним. Люди уже не так опасались взрывов и их последствий. Мой школьный друг Вовка, который покинул городок на несколько лет позже, рассказывал, что они со временем настолько стали пренебрегать испытаниями, что не прекращали игры в хоккей во дворе школы. Впрочем, моя мама так и не сумела привыкнуть к взрывам. Более того, до сих пор при резком, неожиданном и громком звуке она инстинктивно пытается спрятаться куда-либо. Например, при сильном хлопке открывающейся бутылки шампанского пытается скрыться под праздничным столом, вызывая удивление и улыбки окружающих.

Бывали случаи, когда пыльные черные тучи, возникающие над эпицентром наземного или воздушного взрыва, начинало сносить ветром на городок. И тогда среди взрослых начинались разговоры о том, что это опасно, что это грозит какими-то бедствиями. Какими именно? Думаю, это мало кто представлял в то время и, конечно, совершенно не представляли дети.

* * *

Далеко в степи не один уже день мы различали на горизонте сквозь колеблющееся воздушное марево какие-то контуры непонятного происхождения. Очертания их время от времени менялись. Наконец, сдерживать любопытство уже не было сил, и собралась группа из ребят, пожелавших решить эту загадку самым простым и верным способом. Добравшись до места, мы увидели грандиозную свалку разрушенных в разной степени образцов вооружения. Здесь были самолеты, танки, пушки, отдельные части от них. Степень разрушения также была различная. Некоторые образцы были почти в рабочем состоянии. Помню спаренный зенитный крупнокалиберный пулемет, который вращался на турели и мог поднимать и опускать стволы. А в рабочем состоянии батарей анодного питания (70 в) самолетной рации я убедился с помощью собственного языка. С тех пор желание использовать язык в качестве тестера было буквально отбито навсегда.

Лучшего «подарка» взрослые просто не могли нам сделать! Никто из нас не задумывался, откуда взялись эти сокровища. Только потом я узнал, что это военная техника выставлялась на различных расстояниях от эпицентра ядерного взрыва, в различных укрытиях, с целью изучения ее уязвимости от поражающих факторов.

Мы с энтузиазмом принялись осваивать несметное богатство. Вскоре все в школе знали об открытии золотой жилы и активно включились в ее разработку сообразно своим силам, возможностям и возрасту. Старшеклассники из самолетного фюзеляжа сделали лодку, которую использовали и прятали где-то на островах. Мы же ограничились тем, что в одном из подвалов оборудовали военный склад: несколько ручных пулеметов, противогазы, самолетная рация и т.д. Конечно, все образцы были не действующие, но мы их рассчитывали «восстановить».

Через некоторое время до учителей дошли сведения о том, что мы проторили дорожку к останкам военной техники, подвергшейся воздействию ядерных взрывов. Совместно с родителями учителя приступили к конфискации наших трофеев. Естественно, сделать это было непросто, хотя они и пытались убедить нас в том, что оружие заражено.

В тринадцатилетнем возрасте я вынужден был покинуть эти, ставшие родными, места. Особенно трудно было расставаться с Иртышом, который был другом во все времена года и в любую погоду.

Все, что было связано с ядерным вооружением, окутывалось строжайшей тайной. В «миру» мы не могли говорить о том, где жили и что видели. И даже помыслить нельзя было о том, чтобы посетить эти места снова. А с годами желание сделать это становилось все сильнее. В голове роились проекты нелегального проникновения на Семипалатинский полигон. На первый взгляд они были вполне осуществимы. Например, такой вариант: не доезжая до жилого городка на поезде, пересесть на надувную лодку и «вплыть в городок по Иртышу... Или вариант, связанный с заездом со стороны степи на велосипедах, так как сплошного ограждения городка по периметру не было.

К сожалению — а может быть, к счастью, — никто моих проектов не поддержал. Например, все тот же Вовка, не вникая в суть моих планов, сказал, что он принципиально «не возвращается в те места, где ему было хорошо». В очерке «Слово о малой родине» В.Шукшин писал, что люди, вынужденные жить вдали от родных мест, ловят каждую весточку, каждое слово оттуда, с пристальным вниманием следят за событиями, происходящими там. Я не был исключением — и когда узнал, что в 1988 году американская делегация посетила Семипалатинский полигон, то есть, что наши «самые вероятные противники» разгуливали по святая святых наших секретов, то решил, что мне уж и подавно будет позволено там побывать.

Я обратился с письменной просьбой разрешить мне посетить жилой городок — в Министерство обороны и лично к командиру полигона. Уверенность в положительном решении была настолько велика, что я купил заранее билеты в кассах предварительной продажи. Но вскоре их пришлось сдать, так как получил два отказа, мотивы которых даже не сочли нужным привести. Нет — и всё. «Низзя!».

На этом вполне можно закончить повествование о детском восприятии испытаний ядерного оружия и того, что с ними было связано.

Для тех, кому интересно современное состояние города Курчатова, — несколько штрихов.

Летом 1994 года мне все же удалось там побывать. Несмотря на заявление президента Казахстана Н. Назарбаева о том, что «Семипалатинский полигон перестал существовать», разрешение на посещение жилого городка от МИД Республики Казахстан, куда я обратился как иностранный гражданин, получить не удалось. Любому чиновнику, независимо от его национальной принадлежности, проще сказать «нет», чем принять пусть даже очевидное, но самостоятельное решение.

Поэтому пришлось реализовать «самостийный» полулегальный вариант преодоления рогаток и препон, который сам по себе может послужить темой отдельного рассказа.

Итак, уровень воды в Иртыше немного понизился. В результате в «островной стране» появился еще один заросший камышом остров. Но Иртыш по-прежнему силен и величав, как и положено сибирской реке.

Старая часть города, состоящая из двухэтажных домов, находится в полузаброшенном состоянии. Многие дома покинуты. Окна разбиты, двери взломаны, квартиры разграблены. Деревья в парке и деревья, растущие возле домов, начинают сохнуть: нет ухода и полива. В таком же положении и когда-то шикарные дома командного состава. На всем лежит печать запустения.

Основная жизнь сосредоточена в новой части города. Но и там ощущается скорый приход грядущих перемен, связанный с тем, что у города меняется хозяин. Появились «новые казахи» — предприниматели, коммерсанты. Военнослужащие и пенсионеры министерства обороны покидают город навсегда. В одном из дворов на глаза попалась надпись, сделанная большими зелеными буквами на стене дома:

ПРОЩАЙ, РОДИНА! ДО СВИДАНИЯ, КАЗАХСТАН!

Стоит по-своему красивый, хоть и опаленный атомными смерчами, открытый ныне город Курчатов в ожидании своей судьбы на высоком берегу великой реки, посередине желтой степи.

МИХАИЛ КОПЫЛОВ Москва, сентябрь 1994

Вспомнились некоторые подробности.

Когда я объявил о своём решении ехать на полигон - все были против: семья, родители, друзья.

Но желание было настолько сильное, что я упёрся, как бык, и заявил, что поеду, и всё.

Я решил доехать на рейсовом автобусе как можно ближе до полигона, где колючая проволока, его огораживающая, упиралась в реку Иртыш, и на лодке вплыть в запретную зону, то есть, на полигон. Доплыть до островов, там обосноваться, разбить палатку и выходить в городок, переодевшись в приличную одежду, чтобы патруль не схватил. По завершении срока пребывания предполагал просто отплыть по течению и добраться до Павлодара.

В соответствии с этим планом я купил билет до Семипалатинска и обратный билет от Павлодара до Москвы. Купил одноместную палатку, очень лёгкую надувную лодку, собрал походные принадлежности (кастрюльку, треногу, рыболовные снасти и др. мелочь), большую сумку, чтобы всё это уложилось, и отправился на Казанский вокзал.

Со мной в купе ехал действующий офицер, который служил в Казахстане, южнее полигона. Всю долгую дорогу он мне рассказывал о серьёзных стычках с местными казахами. В общем, нагнал страху на меня до такой степени, что, выйдя ночью на вокзал в Семипалатинске, я начал думать, а не взять ли билет обратно в Москву и прекратить эту затею.

Однако, когда рассвело, страх понемногу прошёл, и я поехал на автостанцию узнавать, как можно попасть на автобус, который проезжает через полигон. К тому времени секретность была понижена, и местное население проезжало через полигон, если им надо было попасть дальше в город Ермак и далее. Охрану вели уже казахские военные. Они садились в автобус и смотрели, пока он проезжал по городку, чтобы никто не выходил.

В автобусе я оказался рядом с очень, ну просто очень красивой молодой казахской девушкой. Дорога была долгой. Точно не помню, но от Семипалатинска до полигона километров 140-150. Но может быть и меньше, не помню. Слово за слово, и я ей рассказал куда я еду. Оказалось, что она живёт в этом городке и работает в госпитале медсестрой. Наш разговор услышали попутчики. Вскоре пол-автобуса было в курсе, куда я еду, и какие у меня проблемы. Стали, как это принято у нас, делиться советами. Но всех остановила моя прекрасная соседка. Она сказала, что не надо нигде высаживаться, что она договорится с охраной, и меня пропустят в городок.

Дальше события развивались следующим образом. На КПП (контрольно-пропускной пункт) автобус остановился, вошли казахские военные. Моя соседка подошла к военным и о чем-то минут 5 с ними разговаривала по-казахски, затем с несколькими пассажирами вышла. Автобус поехал дальше к другому КПП на выход из городка. Во время движения автобуса минут 15-20 я был в некотором недоумении и беспокойстве. Когда подъехали к КПП, военные начали выходить, и последний говорит: «Копылов, на выход». Я подхватил свою громадную сумку и вышел. Автобус поехал дальше без меня. Я даже не успел ни с кем попрощаться из оставшихся попутчиков. С девушкой я надеялся встретиться и погулять с ней по достопримечательным местам: она мне оставила адрес. (К моему сожалению, встреча не состоялась, - почему-то по этому адресу её не оказалось. Я даже безуспешно искал её в госпитале). Теперь я думаю, что в этой поездке моим ангелом-хранителем было послано мне какое-то сказочное существо, типа джинна старика Хоттабыча, которое читало бы мои мысли и исполняло желания. Желание встретиться с девушкой оно посчитало греховным (и не без основания), зато другие исполняло в точности и в срок. Далее я приведу некоторые факты такого рода. Первый факт- моё желание оказаться в городке моего детства исполнилось неожиданно легко.

Следующий факт - минут через 15 с того момента, как я расстался с автобусом. Надо сказать, что этот КПП находился от городка в нескольких километрах. Весь городок был окружен контрольными пунктами на ведущих к нему дорогах, которые располагались в некотором отдалении от него с тем, чтобы городок не просматривался людьми, случайно доехавшими до КПП. Поэтому мне предстояло пройти эти несколько километров под палящим на голубом небе солнцем с огромной сумкой, которая не помещалась ни в один рюкзак. Несколько приуныв, я поплёлся по дороге, при этом подумал, что неплохо бы, чтобы около меня остановился автомобиль и подвёз. Не прошло и нескольких минут, как это в точности случилось. Оказывается, какой-то гражданский начальник возвращался с технической площадки и предложил мне свои услуги, от которых не было смысла отказываться. По дороге он узнал, кто я и что здесь делаю. Я честно всё рассказал. Он говорит: «В прежние времена я должен был бы Вас задержать и сдать в комендатуру.» Я успел подумать, что лучше бы я пошёл пешком. Но он смягчился и сказал, что времена другие, что мы, русские, вынуждены покинуть полигон, и что из военных остались только строители, и те скоро перебазируются. Затем он посоветовал остановиться в гостинице и даже подвёз меня к ней.

Мне такой вариант и в голову не приходил. Я собирался поселиться в палатке на острове и делать скрытые вылазки в городок. Начальник уехал, а я пошел, как сейчас говорят, на ресепшен, а попросту в приёмную к тёте-администратору. Опять рассказ, кто я и откуда, и что мне неймётся. Охи, ахи - и в заключение, говорит, что она с радостью поселила бы такого человека, но нет воды, - всё рушится от унитаза до человеческих судеб. Я сказал ей, что с водой на острове, конечно, хорошо, но вот с другим не очень. То есть, потихоньку начал уже наглеть от того, что так всё удачно складывается. Она сказала, что есть ещё одна гостиница, где, может быть, с водой будет лучше. Дала адрес, я взвалил на одно плечо эту сумищу и двинулся по адресу.

Опять охи, ахи, поиск общих знакомых. Женщина - администратор оказалась старожилом вместе со своим мужем - пенсионером. Однако 35 лет, которые прошли с моего отъезда, не позволили нам пересечься на общих событиях и знакомых. После длительных расспросов и воспоминаний она меня поселила в отличный номер. Денег, она сказала, брать не будет, сколько бы я ни прожил. Сейчас это выглядит дико, когда требуют деньги за каждый чих, кроме очень редких исключений.

Дальше всё происходило, как в сказке. Каждый день я вставал и отправлялся по местам моего детства. Джинн сопровождал меня и исполнял мои мысленные желания. Так в какой-то момент от всего пережитого мне захотелось курить, хотя я уже бросил к тому времени. Я поднялся, открыл шкаф и с верхней полки достал целую пачку ЯВЫ. В другой раз я захотел, как в детстве, сделать грузило из свинца. Мы брали оплётку от свинцового кабеля, отделяли свинец и в консервной банке на костре расплавляли его. Затем заливали в земляную форму любой конфигурации. Получался блестящий слиток, правда, он быстро тускнел, а вначале был красив.

С собой я брал рыболовные принадлежности, чтобы половить рыбу в Иртыше. Грузило, конечно, я не брал. Как-то возвращаясь в гостиницу, я подумал, хорошо бы найти свинца и сделать грузило для закидушки. У входа в гостиницу я увидел разбитый свинцовый аккумулятор. Хотя, когда раньше проходил, его не было. Даже немного стало не по себе от происходящего.

На четвёртый или пятый день, не помню точно, ранним тихим солнечным утром погрузил сумку в лодку, запрыгнул сам и оттолкнулся веслом. Весь городок, освещённый утренним солнцем, стоял молча в лёгкой прозрачной дымке - «по-своему красивый, хоть и опаленный атомными смерчами, открытый ныне город Курчатов в ожидании своей судьбы на высоком берегу великой реки, посередине желтой степи». (Примерно такая мысль родилась в этот момент, и впоследствии я её использовал в конце статьи).

Я долго плыл по течению реки, не опуская вёсел в воду, и смотрел, и смотрел, не отрываясь, на городок, который, растворяясь, исчезал вместе с солнечной дорожкой, связывающей нас.

Дальше всё было, как в обычном водном походе с обычными приключениями. Один раз пристал к острову, чтобы пообедать, пошёл за дровами вглубь острова, а лодку закрепил кое-как. Вдруг поднялся сильный ветер. От мысли, что сейчас ветер унесёт лодку, и я останусь посреди реки и посреди степи один без всего, выработалось столько адреналина, что я, как разъярённый бык, рванулся напрямик через кусты и траву к лодке. Успел. В другой раз попался на удочку такой большой окунь, что удочка не выдержала и сломалась. Пришлось броситься в реку и одержать победу в водной стихии.

В общем, джинн сопровождал меня до самого Павлодара и далее - до Москвы.